Новая книга лауреата премий «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна».
Мы знали всё про всё. Нам сравнялось по тридцать пять. Мы были богатыми и бедными, преданными и проданными, битыми и клятыми, женатыми и разведёнными, спившимися и завязавшими, арестованными и освобождёнными, вонючими и благоуханными. Олигархи доверяли нам миллиарды, а собственные жёны боялись доверить собственных детей. Мы понятия не имели о том, кто мы такие.
Мир пытался, но не мог нас идентифицировать. Мерзавцы — или герои? Авантюристы — или подвижники? И вот одному из нас удалось положить на бумагу наши рефлексии, нашу ярость и любовь.
Я не совершил подвига, я не родил новую формулу, я не пересёк океан и не открыл Америку.
Но я нашёл слова.
В новом сборнике рассказов признанный мастер современной прозы Андрей Рубанов продолжает традиции Сергея Довлатова и Эдуарда Лимонова. Писатель обращается к внутренним конфликтам своих «я-героев» и их ценностям, которые проверяет на прочность переменчивая жизнь. Писатель, бизнесмен, арестант, киносценарист, отец, муж, мальчик, приехавший на каникулы в другой город – каждый из героев автора находится в разном пространстве-времени, однако в равной степени обладает силой, спокойной уверенностью в себе, друзьях, близких и в то же время раним, открыт любви и состраданию. Эти жёсткие, порой угрюмые мужчины, чьи юность и молодость пришлись на девяностые, а зрелость наступила в нулевых, переживают кризис среднего возраста, рефлексируют при общении с миллениалами, открывают для себя радость свободного творчества, семейной жизни и путешествий по миру. Эта мужская проза приоткрывает мир тех, кто сегодня во многом создает современность – принимает решения и берет на себя ответственность за них, не позволяя собой манипулировать.
Эти жёсткие, порой угрюмые мужчины, чьи юность и молодость пришлись на девяностые, а зрелость наступила в нулевых, переживают кризис среднего возраста
Сборник «Жёстко и угрюмо» – хроники современной жизни, созданные одним из самых талантливых русских прозаиков. Так, один из героев книги признается: «Не люблю придумывать ничего, объективная реальность всё придумывает за меня и лучше меня».
Книга выходит в «Редакции Елены Шубиной» в августе 2019 года.
Андрей Рубанов – автор романов «Патриот», «Готовься к войне», «Финист – ясный сокол». Лауреат премий «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна», финалист премии «Большая книга».
Цитаты:
В детстве я хотел быть Фёдором Достоевским, в юности — Джорджем Соросом, за что и пострадал.
Но с друзьями мне везло, а с Семёном повезло особенно. Мы познакомились в общежитии студентов МГУ на просмотре фильма Алана Паркера «Стена», а спустя неделю уже создали совместный бизнес по выколачиванию карточных долгов. Потом были и другие затеи, столь же респектабельные.
Мы много сотрудничали и хорошо зарабатывали. Нас смогла разлучить только Генеральная прокуратура Российской Федерации.
Март получился в этом году злой и безжалостный: то льдом закуёт, то бесовскими ветрами просвищет, московская климатическая свистопляска, невозможно соскучиться; на третий день весны я купил себе меховые перчатки. Мне нравится всё злое и безжалостное.
Мы держали в хате «масть», то есть власть; четверо нас было. Один сидел за убийство с особой жестокостью, второй — за вооружённое ограбление, третий — за контрабанду палладия. Четвёртым был я, обвиняемый в хищении полутора миллионов долларов.
Мы были разные, но придерживались одинаково дикарских взглядов. Мы считали, что хлеб надо делить, врагов — убивать, а женщин — любить и оплодотворять.
Когда я вернулся в номер, она ещё спала. Будить не стал. Для мужчин, которые будят своих женщин, в аду есть особое место.
Она проходит мимо вас, но на вас не смотрит: сосредоточена на ребёнке.
Дело происходит обычно летом. На ней макси-юбка и какая-нибудь кофта, на голове часто косынка. Лицо точёное, неглупое. Или бледное — или, наоборот, яблочный румянец. Глаза — проницательные. Обувь без каблуков: сандалии, плетёные кожаные ремешки. А младенец — привязан к груди, замотан в кусок цветастой ткани, хитрые узлы вокруг и крест-накрест. Обнимает руками и ногами, уткнулся в мамку. Повернув голову набок, смотрит на вас: спокойный, благополучный; чтоб я так жил.
Каждый хоть раз видел такую девушку.
Я шёл с беременной женой, и увидел, показал глазами.
— Это называется «слинг», — сообщила жена.
— Матерь Божья, — сказал я. — У этого, оказывается, даже есть название. Я думал, надо просто взять старую простыню или скатерть, и оторвать половину.
Жена рассмеялась с глубоким презрением к моему невежеству.
— Не трожь святое, — ответила она. — Если я нормально рожу, я тоже буду носить ребёнка в слинге. Тогда ты всё узнаешь
В игру меня берут, не спросив имени. «Пацан, играть будешь?» «Буду!» — и занимаю позицию левого хавбека.
Играем три, четыре, пять часов, пока из темноты не появляется, в халате и тапочках, старшая сестра владельца мяча; владелец уходит вместе с мячом, матч завершён.
Друзей нет, но ничего, дома у меня книги. А по телевизору — вторая серия «Капитана Немо». А я, хоть и деревенский, но ловок и хитёр: у меня под рукой первоисточник, внимательно прочитанный и перечитанный роман Жюля Верна «20 тысяч лье под водой», и я получаю двойное удовольствие, сравнивая кинематографический подводный корабль загадочного капитана — и его литературный прообраз.
— Хэлло, — доносится из темноты.
Это звучит то ли как «алоха» — гавайское «здравствуйте», — то ли как «хэй», но ещё более напоминает просто хриплый выдох: э, стоять.
— Дай сигарету, — сказали из темноты, то ли по испански, то ли на местном языке; слово «сигарета» везде одинаковое.
Они подходят метра на два, держась рядом; я их скорее угадываю, чем различаю.
Я ощущаю страх, и понимаю, что эти двое тоже чувствуют мой страх, — возможно, они так развлекаются, пугают приезжих? Для них я не совсем человек — некто вроде марсианина, совершенно посторонний, alien.
Конечно, вряд ли они собираются поужинать мною; последний случай каннибализма в тихоокеанском регионе был зафиксирован сорок лет назад, далеко отсюда, на Маркизских островах.
Я прочитал об этом статью, не далее как позавчера.
Но двое местных из темноты могли не читать ту статью.
Они медлят. Сигареты взяли, но не закуривают.
Пятиэтажный, шоколадно-бурый, до блеска вымытый Амстердам гудел.
Редкая толпа похохатывала, повсюду в открытых улыбках обнажались идеальные зубы; щёки светились розовым гастрономическим румянцем; все или почти все красивые, все — яркие, все — молодые, а если и пройдёт какой морщинистый — обязательно тоже удивительный, живописный, тощий как смерть, седые патлы до плеч, хиппан или рокер, и на майке надпись — «хорошие парни попадают в рай, плохие парни попадают в Амстердам». У белых — трепещущие ноздри гедонистов, темнокожие спорят густыми саксофонными баритонами, арабы двигают свои текучие тела, просачиваются, жужжат и цокают; жмутся друг к другу японцы в масках и перчатках на белых миниатюрных руках; и ещё множество мулатов, метисов, квартеронов и вовсе странных существ с азиатскими скулами и негритянскими носами, с кожей цвета йода, цвета бронзы, цвета кофе с молоком.
Метрополис, старейшая мировая столица, последний легальный притон западной цивилизации, последний колониальный вертеп — мне, романтику, было хорошо здесь.
Хочу солёной воды, хочу прямо завтра сесть на камень и смотреть, как ветер срывает с волн белую пену. Это был не каприз. В сорок два года надо или умереть, или начать жизнь заново. Я некоторое время сомневался, но выбрал второй вариант.
