История Нового года и его атрибутов

22.11.2017 00:53

Самый популярный и ожидаемый всеми праздник Новый Год, всегда ли он был таким, каким мы привыкли его видеть и всегда ли его отмечали так, как сейчас? Antenna Daily предлагает вам небольшой экскурс в историю праздника и появления его атрибутов.

Начнем с самого важного – новогодней (рождественской) елки.

Баронесса М. П. Фридерикс писала в своих мемуарах о том, что в Россию обычай ставить в доме на праздник ёлку был ввёзен из Пруссии Александрой Федоровной, женой Николая I. В некоторых областях Германии ёлочки, поставленные на столах и украшенные яблоками, сахарными изделиями и облатками (облатка — бумажный кружочек, смазанный клеем и служивший для склеивания конвертов.), известны уже в первой половине XVI века.

Баронесса вспоминает, как накануне Рождества императрица приглашала членов свиты с детьми на семейный праздник:

1837 год. Я уже совсем ясно начинаю припоминать, мне тогда было 5 лет, именно в это время приближение ёлки сильнее врезалось в мою память. Нужно сказать, что примерно за неделю до Рождества и «большой ёлки», как мы её называли в детстве, у великих княжон Марии, Ольги и Александры Николаевны, в какой-нибудь выбранный день, делалась так называемая «маленькая ёлка» (la petit Noel): тут юные великие княжны и маленькие великие князья дарили друг другу разные безделушки. По окончании нашего детского празднества нас, детей… повели пить чай в детскую великих князей.

В провинции ёлки появляются в основном в городах, где проживает много иностранцев. К. Авдеева, автор знаменитой кулинарной книги, в конце 1830-х — начале 1840-х годов жила с семьёй дочери в Дерпте. По её наблюдениям русские, живущие в городе, праздновали Рождество, а Новый год отмечали и ставили ёлку, в основном, в домах немцев.

Во второй половине XIX века новогодний праздник стал обретать знакомые нам черты. Ёлку можно было уже увидеть не только в Зимнем дворце, но и в губернских и уездных городах, в домах мещан и провинциальных помещиков. Ёлки теперь продавались на ёлочных базарах, в Петербурге — у Гостиного двора, в Москве — на Театральной площади. В 1852 г. в Петербурге в Екатерингофском парке была устроена первая публичная ёлка, и с этого времени становится традиционным новогодним мероприятием.1

Однако сам новогодний праздник приживался довольно долго. В частности, 1 января 1853 г. в газете “Санкт-Петербургские ведомости” сообщалось:

Петербург проводит Васильев день точно так же, как и все другие вечера: так же играет в карты, так же танцует, так же ужинает и пьет шампанское, с той только разницею, что прибавляет поздравление с Новым годом.

То, как приживался праздник, можно проследить по выпискам из дневника цензора Никитенко:

1 января 1829 года 

12 часов ночи. Новый год встречаю я с пером в руке: приготовляю юридические лекции. Но нынешний вечер дело это особенно затруднено. Квартира моя граничит с обиталищем какой-то старухи, похожей на колдунью романов Вальтера Скотта. Там до сих пор не умолкают буйные песни вакханок, которые сделали, кажется, порядочное возлияние в честь наступающего года. Удивительно, как наши женщины низкого сословия преданы пьянству. Весь дом, в котором я квартирую, не исключая и моей хозяйки, наполнен сими грубыми творениями, которые не упускают случая предаться самому бесшабашному разгулу. Ссоры и форменные побоища обыкновенно заключают их беседы, и одна угроза квартального заставить их мести улицы усмиряет этих жалких детей невежества. 

1 января 1831 года 

Новый год встретил у Деля. Собрание было большое, и все, кажется, веселились. Старинный обычай являться в масках еще держится. Многие и сюда в них явились. Дам было мало красивых. Инспектриса Екатерининского института, г-жа Штатникова, пышна, величава, но уже зрелых лет. Моей поэзией на нынешний вечер была сама хозяйка дома, Анна Петровна Дель. Она не хороша собой и не первой молодости: ей лет под тридцать. Но эта женщина меня очаровывает своим нежным женским умом, своею сердечною любезностью и невыразимо милым простодушием. Все это сообщает ее лицу такое выражение, что ее предпочтешь всякой красавице. 

Поутру в Новый год я был осажден поздравителями. Никогда еще не бывало у меня такой толпы разнородных лиц – знак, вероятно, что и меня начинают считать за человека. Сам я был с визитами у институтского начальства, у князя Голицына. Вечер провел у Троицкого, который сегодня праздновал обручение свое с невестою.

1 января 1858 года, среда 

Получил из военного министерства проект положения об учебных заведениях и программы, с просьбой рассмотреть их в два дня и написать свое мнение. 

1 января 1862 года, понедельник 

До половины третьего ночи в типографии, где и принял новорожденного младенца – «Северную почту». Вместе со мною работали и частные редакторы. Выход из-под пресса первого листа мы приветствовали бокалом шампанского в подвалах типографии, где начальник типографии представил мне этот лист во втором часу. Домой вернулся к трем. 

В десять часов утра был уже у министра внутренних дел и представил ему первый номер газеты.

1 января 1863 года, вторник 

Новый год. Все как будто вдруг обезумели, какая беготня и суматоха! Что же это такое? В природе ли произошла какая-нибудь радикальная перемена или в людях? Ведь в сущности ни малейшего намека на то, что случилось что-нибудь новое, что образовало бы рубеж между 1862 и 1863 годами. Между тем со всех сторон сыплются поздравления, все поддаются каким-то надеждам, вероятно и в этом году таким же несбыточным, как и в прошлом. А впрочем, не худо, что такой обычай существует. За недостатком истинных благ человеку нужен хоть призрак хорошего лучшего. И вся эта беготня – своего рода занятие, которое разнообразит обыкновенную прозу жизни.

1 января 1874 года, вторник 

У меня для встречи Нового года была приготовлена, по обыкновению, бутылка шампанского, и мы, то есть я и мои домашние, встречали его с бокалами довольно живо, если не весело, и просидели до половины второго часа ночи.

При этом с большим размахом проходили рождественские гуляния. В качестве примера, можно привести гуляния в Кронштадте в 1872 г.:

“В “Кронштадтском вестнике” сообщают, что на прошедших рождественских праздниках, как и в прошлом году, для кронштадтских матросов и солдат устроено было народное гулянье на площади 6-го служительского флигеля, сзади екатерининской гауптвахты. Это народное гулянье, по обыкновению, состояло из качелей, гигантских шагов, мачт для лазания, стрельбища с духовыми ружьями и разных балаганчиков, в которых продавался чай, сбитень, пиво и пряники. Во все продолжение гулянья на площади постоянно играла музыка и народу, по обыкновению, собралось очень много. Благодаря сравнительно теплой погоде, нынешние гулянья удавались как нельзя лучше и, по-видимому, доставляли много удовольствия тем, для кого предназначались. Разумеется, на площади был учрежден надлежащий надзор, для наблюдения за порядком, но, по-видимому, нравы в короткое время настолько смягчились, что надзор этот оказывался излишним не только на площади гулянья, но даже и в тех темных закоулках города, куда забирались по праздникам в прежние времена наши подгулявшие матросики и солдаты. По теперь уже собранным и хорошо известным официальным сведениям, нынешние праздники могут в этом отношении служить отличным примером того, что можно сделать для отвлечения от пьянства и разгула нижних чинов, устраивая для них такие удовольствия, которые доступны для них и сообразны с их развитием…”2

Что касается Деда Мороза, то он тоже не всегда был символом Счастливого Нового Года с огромным мешком подарков.

Чуть больше 100 лет назад им пугали детей. В то время существовал обычай разрушения елки. Все началось с того, что зеленые красавицы украшались разными лакомствами. Сначала взрослые угощали детей, снимая с елочки понравившееся малышам лакомство. Постепенно дети стали делать это самостоятельно. Все заканчивалось безудержным весельем, а зеленое украшение падало на пол. Конечно, родителям не нравилось это безобразие.

Все заканчивалось безудержным весельем, а зеленое украшение падало на пол.

Так и появился Дед Мороз. Сначала на открытках. Это был весьма грозный господин с маленьким мешочком подарков в одной руке и розгой (они тогда продавались повсеместно как непременный атрибут воспитания всех сословий) – в другой. Итак, на новогодней открытке Дед Мороз грозит розгой шалуну и угощает послушную девочку пряником. Интересно, что такие открытки светского содержания долгое время печатались в Германии.

В 1914 году после начала войны с Германией указом Синода елка была вообще запрещена как немецкая традиция (ее, как известно, завезла в Россию Екатерина II). Новый год в России продолжали отмечать, вот только подарки теперь дарили уже только на Рождество. После революции нарядная елочка вернулась на праздник, но уже без Деда Мороза.

Но вскоре наступили мрачные времена «безбожной пятилетки», когда елки и Новый год строго запретили как «буржуазный пережиток». В СССР развернулась настоящая кампания против елочек, по улицам курсировали воинственные комсомольцы, высматривая, не горят ли где-то новогодние огоньки. Наступление Нового года отмечали митингами или собранием «трудового коллектива». И никакого застолья – ведь 1 января на работу.

Праздновать Новый Год снова, в том виде, каким привыкли его отмечать сейчас, начали лишь после 1935 года, когда Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП (б) Павел Постышев призвал устраивать для детей веселые новогодние праздники.


1Петрова Н. «Мысли русского вслух на Новый год» // Родина. 2006. № 1.
2Голос. 1872. № 11. 11 января.

Актуально