Торжественная передача русского Форта Боярд состоялась 27 июля 1845 года, форт был назван в честь брата Николая I — императора Александра I. Это был типичный морской форт того времени. На него похож известный форт Байяр у Западного побережья Франции, строительство которого завершилось позже «Александра I».
Целью создания форта являлся контроль над Южным фарватером системой перекрестного огня совместно с фортами «Пётр I», «Рисбанк» («Павел I») и «Кроншлот».
История Форта начинается за 20 с лишним лет до окончания строительства, когда в 1820-х годах Луи Бартелеми Карбонье (он же Лев Львович Карбонье) разработал проект двух морских фортов для укрепления обороны южного фарватера рядом с островом Кронштадт. По форме форты должны были представлять собой верхнюю часть лежащего горизонтально тора, благодаря чему в любой точке крепостная стена имела бы поверхность двоякой кривизны, что должно было вести к рикошету круглых ядер.
После смерти Карбонье, в 1836 году, специальный комитет во главе с инженер-генерал-лейтенантом Корпуса путей сообщения Жан-Антуан-Морисом Дестремом пересмотрел план для новой крепости. Строительство началось в 1838 году после утверждения нового проекта императором Николаем I под руководством инженер-полковника Михаила Фон дер Вейде. Под основание всего форта, чтобы укрепить землю, было забито 5335 12-метровых свай, пространство между которыми заполнили бетоном на основе гидравлической извести. По бетону начали кладку гранитных блоков.
Как строили форт
Зимой на льду наметили контуры будущего форта и по ним начали рубить 12 оградительных ряжевых ящиков. Летом их установили по контуру на месте возводимого форта, заполнив булыжником. Все ряжи вывели на 2,1 м выше ординара. На них установили площадки из досок, построили казарму с кухней, кузницу, склады, помещение для офицеров. С этих мостков забили шпунтовые сваи вокруг будущего основания.
Весной 1837 года приступили к выемке донного слоя для чего использовали новые землечерпательные машины. Дноуглубительные работы производились около года, и в 1838 году приступили к забивке свай. Их забивали на расстоянии в 75 см друг от друга. Всего было забито 5335 двенадцатиметровых свай. Сваи забивали круглосуточно 40 механических копров. Каждый копёр забивал 3—4 сваи в сутки.
В основание было уложено более 11 тысяч квадратных метров гранитных плит
Затем, пространство между сваями засыпали крупнозернистым песком на 3 м ниже ординара. В течение лета 1839 года в основании форта спиливали сваи на 1,2 м ниже ординара, а на горжевом участке — на 3 м. После этого, укладывали бетонную подушку на выровненном свайном поле высотой в 1,8 м.
Бетон опускали в воду в ящиках и гребками выравнивали его по плоскости верха свай. Бетон составляли из части гидравлической извести, части песка и двух частей гальки. Затем, на бетонное основание стали укладывать гранитные плиты. Их укладывали 8 ручных кранов, которые перемещались по 189 деревянным козлам, уложенным над поверхностью основания. В основание было уложено более 11 тысяч квадратных метров гранитных плит.
Летом 1842 года началась кладка стен из специально отобранного кирпича. Затем форт по всему периметру был одет гранитом.
Форт представлял собой овальное здание 90 на 60 метров, с тремя этажами и двором в центре. Со стороны Кронштадта строители возвели пристань и служебное здание для служб и личного состава.
Как все оборонительные сооружения того времени, форт «Александр I» был живописно декорирован: во внутреннем дворе размещалась полубашня с винтовыми чугунными лестницами, ворота украшенные львиными головами, якорями и флагами.
Места в крепости было достаточно, чтобы держать гарнизон до 1000 человек. Форт был вооружён 103 орудиями, в число которых входили и новейшие трёхпудовые бомбические пушки, бывшие в то время самыми мощными крепостными орудиями.
Форт никогда не участвовал в боевых действиях, тем не менее, он сыграл определенную роль в Крымской войне
Форт никогда не участвовал в боевых действиях, тем не менее, он сыграл определенную роль в Крымской войне, когда он защищал военно-морскую базу в Кронштадте от попыток Королевского военно-морского и французского флотов продвинуться к столице России.
В 1854 году, во время неудачной попытки захватить крепость Кронштадт, несколько британских пароходов были повреждены в результате подводного взрыва российских морских мин, разработанных Якоби.
Форт «Александр I» трижды пребывал в полной боевой готовности: летом 1855 года, когда англо-французский флот пытался провести рейды тральщиков с использованием малых пароходов; в 1863 году, когда была вероятность конфронтации с Британской империей; во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг.
Форт “Чумной”
Еще одно название форта “Чумной”. В конце XIX века многие страны мира охватила так называемая третья пандемия чумы. В 1897 году на базе Императорского института экспериментальной медицины была создана «Особая комиссия для предупреждения занесения чумной заразы и борьбы с нею в случае её появления в России» (КОМОЧУМ).
Уединённый форт оказался наиболее подходящим местом для размещения Особой лаборатории (станции) по производству вакцины и иммунной сыворотки с использованием лошадей в качестве рабочего материала.
Форт был реконструирован в 1897—1899 годах в основном за счёт средств принца Александра Петровича Ольденбургского. Его оборудовали паровым отоплением конюшен, лифтом для подъёма животных и печью для их кремации. 27 июля 1899 года состоялось торжественное освящение станции. После этого в форте поселилось несколько врачей.
В заразном отделении работали в прорезиненных плащах, штанах и ботах, дезинфицировали сулемой, дохлых животных сжигали в подвальной печи
На форте соблюдались строгие меры безопасности: допуск в форт был строго ограничен. В заразном отделении работали в прорезиненных плащах, штанах и ботах, дезинфицировали сулемой, дохлых животных сжигали в подвальной печи, при малейшем подозрении назначался карантин. Для связи с внешним миром учёным форта был выделен маленький пароход под названием «Микроб». Несмотря на строгий контроль, на территории лаборатории было две вспышки чумы. После этого за фортом осталось неофициальное название «Чумной форт».
В форте располагался научный музей, библиотека, бильярд. Каждый сотрудник жил в отдельной комнате.
По постановлению Совета Института, с 8 июля 1901 года противочумная лаборатория стала называться «Особой лабораторией при Императорском Институте Экспериментальной медицины по заготовлению противочумных препаратов». Задачей особой лаборатории главным образом было изготовление противочумной сыворотки и вакцины.
За 25 лет работы лаборатории было изготовлено и отпущено 1103139 флаконов сывороток (стрептококковой, стафилококковой, столбнячной, скарлатинной), вакцин против тифа произведено из расчета на 1230260 человек, вакцины от чумы отпущено 4795384 куб. см., противочумной сыворотки — 2343530 куб. см. , противохолерной вакцины — 1999097 куб. см., противохолерной сыворотки — 1156170 куб. см.
Произведённые здесь препараты помогали предотвращать эпидемии чумы, холеры, тифа во всей Российской Империи. А их было много: вспышки чумы в Поволжье и Закавказье, эпидемии в Одессе и на Дальнем Востоке… Вакцины и сыворотки лаборатории поставлялись и за границу.
С 22 января 1902 года заведование особой лабораторией было поручено ветеринарному врачу и бактериологу В.И. Турчиновичу-Выжникевичу. Но 7 января 1904 года этот замечательный человек, выдающийся врач и ученый, погиб. Погиб, как боец, сражаясь со страшной болезнью до конца. Доктор Турчинович-Выжникевич не только был администратором, он вел и научные исследования. В те дни, вскрывая зараженное чумой животное, доктор неосторожно порезал руку и заразился чумой. Спасти его не удалось, весть о гибели человека от заразы на форту Чумном, как гром поразила страну… Об угрозе, исходящей от особой лаборатории, заговорили все. И тогда, чтобы успокоить общественное мнение, один отчаянный журналист решил побывать в очаге чумы. Он так и назвал свой отчет, поместив его в журнале «Знание и искусство» в № 3 от 19 января (1 февраля 1904 года).
В очаге чумы
В пустынном море, мрачной каменной твердыней высится одинокий, брошенный форт. Горсть отважных, свято преданных науке людей поселились в его опустелых казематах, и смело рискуя каждое мгновение жизнью, занялась тяжелыми опасными работами, чтобы спасти человечество от страшного, общего всем врага — чумы. Вот уже несколько лет скромно работают эти незаметные герои, вдали от всего живущего, работают с громадным успехом, спасли уже массу людей от неминуемой смерти.
Тяжелая драма разыгралась на мрачном, одиноком форту. Страшный враг, с который велась смертельная борьба, одолел на миг и сгубил одного из главных борцов этой твердыни. Угасла душа на этом светлом маяке науки.
Известие о смерти от заражения чумным ядом заведующего лабораторией Института Экспериментальной медицины по изготовлению противобубонно-чумных препаратов на форту «Император Александр», В.И. Турчиновича-Выжникевича облетело всю Россию, взоры всех обратились к этому скромному форту, к этим скромным героям.
Но мало кто знает, что это за форт и что за работа там происходит. Узнать это, действительно, довольно трудно, так как попасть туда нельзя без особого разрешения, и сообщение форта с берегом, т.е. с Кронштадтом, поддерживается лишь в пределах крайней необходимости, с помощью маленького пароходика. Мне удалось побывать на том форту и провести там целый день.
Пути к форту из Кронштадта около получаса, и пути довольно бурного. Пароходишко ловко борется с волнами, шумно хлещущими за борт. Темная масса форта внушительна и грозна. Только пустые, черные амбразуры и необычные пристройки наверху, указывают, что форт утратил свое военное значение, превратившись в мирную твердыню науки.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я взобрался на набережную, это громадные бронзовые доски на входных воротах. На досках сказано, что форт начат постройкой в 1836 году и окончен в 1845 году. За воротами — небольшой, вымощенный камнем двор, окруженный массивными крепостными постройками, но уже переделанными и приспособленными для мирных целей.
Много пришлось поработать, чтоб сделать из этого огромного орудийного и порохового склада помещение для жилья и научных занятий. То и дело можно там встретить странной формы двери, окна, даже мебель: все это результаты «приспособления» — видоизмененные амбразуры, массивные двери, пороховые помещения и т.д.
Лаборатория размещена также, как устроен форт. Снаружи — форт в два этажа, а внутри в нем три этажа, и весь он разделен на две части на заразное и незаразное отделения, между ними находится нейтральное помещение, затем во втором этаже устроены «парадные» комнаты и помещения для врачей. В самом низу — машинное отделение, прачечная, баня. Освещение и отопление (электричеством и паром), а также и газ добываются тут же на форту.
Парадные комнаты также скромны, как и их обитатели. Два низких крепостных каземата, чуть оживленные портьерами и мягкой мебелью. Стены украшены портретами Их Величеств. Посередине комнаты — своеобразного фасона диван. Это тоже результат приспособления: каменный пушечный траверс обтянули материей и превратили его в диван. На диване этом лежит ценная реликвия — большой бронзовый ключ с инициалами Императора Николая I. Это ключ от форта. Вторая комната — маленький кабинет. На стене висят два портрета реформаторов форта, основавших здесь противочумную лабораторию: их Высочеств принца Александра Петровича и принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургских. Рядом с портретами, в красном углу — святыня форта: большой великолепный старинный образ Св. Александра Невского, подаренный форту при его основании Императрицей Александрой Федоровной, Августейшей супругой Императора Николая I. На образе вычеканена надпись «Защитникам форта Император Александр I».
Более полувека прошло с тех пор, как затеплилась лампада перед этим образом. Ни разу не пришлось, Слава Богу, защитникам форта встречаться с врагом, вступать в кровавый бой, терять в нем людей. Форт замирился. Боевые защитники уступили место новым борцам — борцам за страждущее человечество, и из их среды пала первая жертва. За упокой ее души теперь кротко теплится свет лампады.
Служащие в Лаборатории — более двадцати человек: фельдшера, служители, конюха, состоящие при машинном здании — помещаются в третьем этаже, над Незаразным отделением.
В Незаразном отделении, внизу, устроен целый зверинец — все это животные, служащие для опытов прививки чумы и других болезней: обезьяны, кролики, морские свинки, крысы, мыши, сурки, в которых предполагают разносителей чумной заразы в Сибири, суслики, очень восприимчивые к чумной заразе и, в виду быстроты передвижения, могущие быть опасными распространителями чумы, тем более, что, как установлено наукой, бацилла чумы, пройдя через организм грызунов, увеличивает свою разрушительную силу.
Наряду с этим мелким «лабораторным материалом», я увидел тут же, в особых помещениях, целое стадо северных оленей и несколько верблюдов. Эти антиподы, обитатели крайнего севера и тропического юга,топчутся здесь, на маленьком каменном дворике форта, в ожидании своей очереди послужить материалом для опытов, могущих открыть новые средства борьбы с чумою в обитаемых ими местностях.
Но все это пока материал второстепенный: главное место отведено лошади — кровь лошади, переработавшая в себе чумный яд, дает нам спасительное средство от чумы. В конюшнях Лаборатории, при моем посещении, находилось 16 лошадей, из них были такие, которые уже в течение трех лет вырабатывают противочумную сыворотку.
Краса и гордость Лаборатории, лошадь Иерсен (по имени знаменитого исследователя чумы Иерсена) — первая лошадь, подвергшаяся опытам, дала переработанной крови-сыворотки больше, чем она сама весит.
Несмотря на это, лошадь, видимо, здорова, и я даже не заметил в ней особого исхудания.
Чумную культуру впрыскивают лошади два раза в месяц; в продолжение двух-трех дней у нее появляется повышение температуры и небольшое недомогание, а, затем, она совершенно поправляется. С течением времени, при значительной повторности опытов, эти повышения температуры обессиливают организм лошади. Количество крови, извлекаемое из лошади для получения сыворотки, довольно значительно — от 5-ти до 6-ти литров.
До сих пор я находился в незаразных помещениях, в которых лишь подготовлялся материал для опытов. Далее уже идет небольшая нейтральная часть, отделяющая незаразные стойла от заразных.
Здесь уже началась запретная часть Лаборатории, здесь — истинный очаг чумы, с которой вступают в открытую борьбу. Работают тут лишь особо посвященные лица: заведующий Лабораторией, его помощники и один или два фельдшера; помещения устроены так, чтобы зараза была локализована только в этих герметически закрытых стойлах и Препаровочной. Осторожность доведена здесь до педантичности, и только исключительно несчастный случай может дать заразе проникнуть наружу. На этот несчастный случай Лабораторию и поместили среди моря, отрезав от всякого общения с живом миром.
Стойла с лошадьми, которым привита чистая разводка чумы, отделяются длинным коридором от расположенных параллельно стойлам, небольших передних комнаток, наглухо отделенных друг от друга; двум человечкам можно в них поместиться вполне просторно. Пол и стены бетонированы. На полу стоит большой таз, в котором налиты раствор сулемы или карболки. В каждой комнате имеется водопровод и электрическое освещение. Каждый, входящий туда, надевает на ноги широкие, высокие, резиновые галоши, затем, поверх глухого холщового халата, натягивает на себя резиновые штаны, сверху накидывает на себя плотный резиновый плащ, на голову надевается особый колпак.
Только облекшись в такую непроницаемую оболочку, врач или фельдшер имеет право войти к зараженному чумой животному.
Не меньшие меры предосторожности принимаются по выходе из чумных стойл. В той же передней комнате врач или фельдшер становятся, как есть, в галошах, в таз с противозаразным раствором и обливают себя с головы до ног дезинфекционною жидкостью. Проделав весь этот церемониал и продезинфецировав каждый раз все помещение, врач и его прислужник снимают свои халаты и выходят из помещения через наглухо затворяющиеся двери; не забыты также и окна: к ним прилажены плотные, непроницаемые сетки, чтобы не могла даже муха пролететь. Для удобства дезинфецирования каменные стены заразных помещений выкрашены масляной краской, углы стен закруглены.
Мы видим, таким образом, что при этой тщательной, осторожной постановке лабораторных работ, зараза не может проникнуть за стены лаборатории через лиц, входящих в заразные стойла.
Зараза грозит только этим работникам непосредственно: довольно маленького укола или пореза, чтобы чумный яд внедрился в организм. Она грозит им и в заразных стойлах, и в Препаровочной, где вскрывают уже павших от чумы животных для исследования происшедших в организме изменений, и, наконец, при лабораторных работах, как это, вероятно, и случилось с В.И. Турчиновичем-Выжникевичем.
Но, если и произошло такое несчастье, то все же зараза будет там же и локализована: ни для населения Кронштадта, ни для окружных жителей опасности быть не может.
Во втором этаже, в который ведет со двора совершенно особая чугунная лестница, имеется отдельное помещение: это Чумный лазарет. По своему устройству, это непроницаемая коробка, и помешенный туда совершенно отделен от всего мира. Ужас охватил меня, когда я увидел этот каменный гроб — пол, стены, потолок залитый бетоном, двери не затворяются, а как-то впиваются в стену.
Мне невольно стало жутко, когда передо мной тяжело растворились сначала одна дверь, затем другая, и я вошел в небольшую переднюю со всеми приспособлениями для лабораторного помещения: электрическим светом, водопроводом и т.д. В этой комнате надевает предохраняющее от заразы облачение врач, направляющийся в комнату к больному. Комнату больного отделяет от передней помещение для дежурства при больном.
Дверь в самую комнату больного отворяется внутрь: сюда входят и редко когда выходят. В дверях маленькое окошечко: через него сообщается больной с окружающим миром, через него поддерживается жизнь больного — подают ему пищу.
Когда я вышел из этого страшного лазарета, в котором, до нынешнего несчастья, еще никто не находился, когда захлопнулись за мной его массивные двери, мне стало легко, эгоистически радостно на душе. Но это длилось лишь момент, и снова охватило меня всего чувство благоговения перед врачами, каждое мгновение рискующими за работами жизнью в этом очаге чумы, где ее выращивают для того, чтобы ее убить, чтобы выработать человечеству средство от ее смертельного яда. Это чувство с горделивым сознанием, что это первая русская Лаборатория, первая в мире по обстановке, положению и размерам деятельности — все росло во мне и ширилось по мере того, как я ознакомился с дивной, образцовой организацией Лаборатории, с ее замечательно интересным музеем и лабораториями, куда приезжают работать иностранные ученые.
В Заразной лаборатории имеется особый «животный материал» для опытов. Им прививается чумный яд, и затем они поступают для наблюдений. Животные эти совершенно отделены: большие грызуны, обезьяны — в особых клетках, крысы и мыши — в стеклянных банках. В помещениях их имеется также особая передняя комната, где тщательно дизинфецирустся как самое помещение так и одежда работающих там; равным образом дизинфецируются отбросы и выделения животных.
Известно, что чумный микроб встречается не только в бубонах, т.е. распухших лимфатических железах, но и в мокроте и выделениях больных людей и животных. Единственный верный способ уничтожить эти отбросы и выделения — сжигание. И в Лаборатории имеется особая кремационная печь, где сжигается навоз и трупы животных, павших от привитой им чумы. В печь они попадают уже обеззараженными; обеззараживание производится с большими предосторожностями, в особых приборах-автоклавах.
С такой же осторожностью следят на форту за выделяемыми Лабораторией сточными водами. Спускать эти воды в море, как делают это патриархально до сих пор у нас, даже в столице, Лаборатория не имеет права: зараза могла бы отравить воду взморья и занести чуму в Кронштадт и, чего доброго, в Петербург.
На форту устроена, поэтому, канализация, и все сточные воды собирают в общую цистерну, накачивают их в специальный аппарат и кипятят воду до 120° по Цельсию и, уже обезвреженную таким кипячением, воду выпускают в море.
В Заразной лаборатории происходит разводка чумных бацилл в бараньем бульоне. После целого ряда, много раз описанных манипуляций, получается лимфа. Лимфа — предохранительное от чумы средство; собственно же лечебное средство от нее — сыворотка. Противочумную лимфу открыл русский ученый — доктор Хавкин, а сыворотку, как известно, впервые добыл у лошади известный бактериолог Иерсен — в Индокитае, в 1879 году.
Таких лабораторий, как на форту «Император Александр I», имеются еще только две во всем свете: в Бомбее, у доктора Хавкина, где производится только сыворотка, и в Парже, в Пастеровском Институте, где добывают только лимфу. В нашей же Лаборатории производятся и сыворотка, и лимфа.
Всё кругом Лаборатории так устроено, чтобы никакие внешние влияния не препятствовали развитию бациллы чумы, растущей в бульоне на свою же погибель и образующей лимфу. В другой комнате работают над добыванием из зараженной чумными бациллами крови лошади целебной сыворотки. Кровь отстаивается в особых сосудах, и наверху образуется сыворотка.
За этими лабораториями идут уже помещения, менее опасные в заразном отношении. В одном из них производится разливка лимфы по особым стерилизованным склянкам. Разлив лимфу, флакончики с нею, закупоренные ватной пробкой, не пропускающей бактерий, укладывают в другом помещении в ящички, обвивают ватой и забиваются в ящички гвоздями. На каждом ящичке оттискивается штемпель Лаборатории и указывается количество лимфы, содержащейся в стклянке, т.н. — 3, 5, 10, 15 или 22 кубических центиграммов.
Ящички эти, целыми партиями, рассылаются в разные концы России, по требованию врачей или же в те пункты, где можно опасаться появления страшной гостьи. Склянки с лимфой рассылаются по побережью Черного и Каспийского морей, на границу Персии, в Закаспийский край, по всему Поволжью. В виду того, что лимфа действует лишь в течение года, — ее приходится возобновлять, и транспорты с благодетельною жидкостью, добытой ценою таких жертв и такого риска жизнью, не прекращаются.
Ежегодно, в Лаборатории изготовляется до полумиллиона склянок с лимфой. Недавно был даже случай отправки лимфы в Европу: в 1900 году было послано Лабораторией несколько тысяч склянок с лимфой с Глазго, где свирепствовала тогда чума.
Кроме чисто практического значения, — работать по производству противочумной лимфы и сыворотки, — Лаборатория имеет и учебный характер, предоставляя ученому миру богатейший материал для изучения чумы.
Там имеются специально устроенные, совершенно изолированные от всех, маленькие лаборатории, в которых приезжие бактериологи могут спокойно производить свои научные работы и пользоваться для опытов имеющимся под рукой богатым запасом животных.
Очень поучителен богатый и содержательный по своим коллекциям музей Лаборатории. В этом музее рельефно отлились итоги деятельности ее руководителей и врачей- бактериологов.
Особенно интересны препараты по бубонной чуме на людях и животных, а также коллекции паразитов животных, изучение которых очень важно потому, что, зачастую, они и разносят чуму. Покинув издохшее от чумы животное, они переходят, затем, на человека, и, вонзая свое жало в его тело, они, точно ланцетом хирурга, прививают в кровь человека чумные или другие ядовитые бациллы, почерпнутые укусом издохшего от заразы животного.
Большая часть препаратов в музее принадлежит животным; человеческие же я видел там лишь отдельные органы, и притом исключительно пораженные бубонной чумой.
Препараты человеческих трупов, пораженных чумой, почти никогда не сохранялись. В прежнее время боялись, чуждались чумныхбольных (недаром, слово “зачумленный” стало нарицательным именем человека, которого все сторонятся), не хотели оставлять следов их трупов — их сжигали, наука совершенно не знала, что за патолого-анатомические изменения производит эта страшная болезнь в человеческом организме. Только в последнее время стали сохранять хотя бы отдельные органы, на которых особенно проявляются симптомы чумы.
В музее Лаборатории хранятся препараты, добытые заведовавшим лабораторией М.Г. Тартаковским, в деревне Колобовке, Астраханской губернии, куда он был послан во время вспыхнувшей там и столь быстро и энергично прекращенной эпидемии.
В больших стеклянных банках находятся селезенка, желудок, железы и т.д. На банках надписи: «Колобовка, Варвара Злобина, 9 лет». Тут же, рядом, стоят другие стеклянные банки. В них тоже сохраняются доставленные в музей человеческие органы. На банках надписи: «Хозе Корейра». «(Португалия)», «Клементина Конценсао Мария Мелле», «(Португалия)». Это — органы больных, умерших от чумы в Лиссабоне. Смерть сблизила бедную деревенскую девочку Варвару Злобину с неизвестными далекими жертвами той же болезни в Португалии.
Это жертвы недавних эпидемий чумы, — жертвы немногочисленные, — нужно отдать справедливость успехам науки.
С каждым днем разрушительная сила чумы ослабевает и в Европе, и в Азии. Страшный, кровавый пожар, пожиравший миллионы людей в прежние века, потухает, и только изредка кое-где, вспыхивают последние искры…
На мрачном, одиноком форту, в пустынном море, вспыхнула такая искра и осветила весь горизонт: ярко вырисовывалась на нем эта твердыня героев долга, мощно предстал этот светлый маяк науки.
И. Эйзень
С началом Первой мировой войны научные исследования в «Особой лаборатории…» почти прекратились, а большинство учёных было призвано в армию. Февральская революция 1917 г. привела к отставке А. П. Ольденбургского с поста попечителя ИИЭМ (9 марта). В конце 1917 г. культуры возбудителей чумы и холеры были вывезены в Саратов, где осенью 1918 г. был создан первый в стране противочумный институт «Микроб». Лаборатория в стенах форта «Император Александр I» проработала до 1923 года.
После ликвидации героической лаборатории, форт стали использовать для обслуживания минно-трального оборудования.
