Нашумевший полу-автобиографичный роман о жизни Очень Знаменитого нью-йоркского ресторана, который лег в основу одноименного сериала! Роман о чувственном пробуждении и о том, как непросто бывает утолить аппетит.
Сюжет
Аппетит обостряется во время еды? Тесс 22 года, она сбежала из маленького городка в Нью-Йорк и жаждет вкусить жизнь, испытать все. Она устраивается в люксовый ресторан, работает днями напролет, а вот ночами… она по-настоящему познает себя. Тесс втягивается в мрачно-привлекательный любовный треугольник. И кажется, это самый волнующий опыт в ее жизни. Не станет ли он самым болезненным? Ведь умерить голод бывает непросто.
Отрывок
Кислое. Лимонный сок, от которого сводит скулы, тонкокожие лаймы, свернувшийся кефир, йогурты и разные уксусы. Литровые контейнеры лимонов у рабочих станций поваров. Когда Шеф орал: «Тут нужна кислинка!», они кромсали лимоны. После в воздухе витал едкий запах, признак пищи, наполненной жизнью.
Про необходимость оплачивать проезд по трассе я не знала.
— Я не знала. Может, пропустите на первый раз? — сказала я тетеньке в будке.
Тетка в будке осталась непреклонна, как обелиск. Мужик в машине позади меня начал давить на гудок, потом — следующий за ним, пока мне не захотелось спрятаться под рулевое колесо. Тетка махнула, мол, мне надо съехать на обочину, где я дала задний ход, развернулась и оказалась лицом в ту сторону, откуда только что приехала.
Съезд привел меня в лабиринт промзоны, и каждый следующий поворот все больше сбивал с толку. Меня обуял иррациональный страх, что я не сумею найти банкомат и придется возвращаться. Я свернула на стоянку у «Данкин Донатс», сняла двадцать долларов и посмотрела остаток на счету: 146 долларов. Сходила в туалет и умылась. «Почти на месте», — сказала я своему засиженному мухами и измученному отражению в зеркале.
— Можно мне большой ореховый рафф со льдом? — попросила я у официанта.
Отдышливый толстяк за стойкой обслюнявил меня взглядом.
— Так вы вернулись? — Он отдал мне сдачу.
— Простите?
— Вы были тут вчера. Заказали такой же кофе.
— Нет. Я. Ничего. Не. Заказывала, — ответила я
раздельно и для надежности помотала головой. Вообразила себе, как выхожу из машины вчера, завтра, каждый день моей новой жизни, заехав на стоянку при «Данкин Донатс» в долбаном Нью-Джерси и заказываю этот самый кофе. От одной мысли мне стало тошно.
— Я не заказывала, — повторила я, снова помотав головой.
— Вот, пожалуйста, — сказала я тетке в будке, победно опуская окно.
А она, задрав бровь, заложила большие пальцы за форменный ремень. Я протянула ей деньги, точно это сущий пустяк.
— Можно мне теперь проехать?
Соленое. Рот наполняется слюной. Масло из Бретани, плавящееся от прикосновения. Кристаллы розовой соли из Гималаев, матовые серые катышки — из Японии. Бесконечный поток кошерной соли, льющейся из руки Шефа. Подсаливание — целое море нюансов, блюдам всегда требуется еще. Мало соли, и пища кажется пресной, много — она погибла.
Друг одного друга одного друга по имени Джессе. Свободная комната за 700 долларов в месяц. Район под названием Уильямсбург в Бруклине. Город слов- но тисками душила жара, дневные газеты пестрели новостями о людях, мрущих в Квинсе и на внешних окраинах, где отрубалось электричество. Копы раздавали пакеты со льдом — плавящееся, утекающее сквозь пальцы утешение.
Улицы были просторны и пустынны, и я припарковалась на Реблинг, сразу после съезда с моста. Солнце стояло в зените, в тень спрятаться негде, и все будто закрыто. Я шла на Бедфорд-авеню в поисках признаков жизни и, увидев кофейню, подумала, не спросить ли, вдруг им нужен бариста. Но когда я заглянула в окно-аквариум, ребята внутри, скорчившиеся над лэптопами, с поджатыми губами, пирсингом, такие худые, показались настолько взрослее меня.
Я-то обещала себе, что найду работу быстро и без раздумий — официанткой, бариста, — да какую угодно, лишь бы зацепиться. Но когда я приказала себе открыть дверь, моя рука заупрямилась.
Небо со стороны набережной расчертили скелеты небоскребов, встающих из подлеска невысоких строений. В жарком мареве они походили на ошибки в рисунке, затертые ластиком. Над заросшим сорняком заброшенным участком поскрипывала ржавая вывеска заправки «Мобайл». Повсюду свидетельства упадка.
Мой новый сосед оставил ключи в баре рядом с квартирой. Днем по будням он работал в офисе по- ближе к центру и не мог меня встретить.
Бар «У Клема» оказался темной забегаловкой на выбеленном светом углу, и кондиционер в ней громыхал, как дизельный мотор. Едва я вошла, он обрызгал меня, и несколько секунд я могла только моргать в потоках тепловатого воздуха.
Бармен сидел, привалившись к заднему столику и закинув ноги на саму стойку. На нем была усыпанная заплатками и заклепками джинсовая жилетка на голое тело. Перед ним сидели две женщины в желтых набивных платьях, крутили соломинки в высоких бокалах. Ни один из троих не удостоил меня ни словом.
— Ключи, ключи, ключи, — забормотал в ответ на мою просьбу бармен.
Мало того, что исходившая от него вонь ударила мне в нос уже с расстояния в пару шагов, так бармен еще и был покрыт потрясающими — демоническими — татуировками. Кожа у него на ребрах казалась приклеенной. Висячие усы напоминали хвостики школьниц. Вытащив кассу, он швырнул ее на стойку и стал рыться в ящике под ней. На свет появились стопки кредитных карт, иностранная мелочь, конверты, квитанции. Банкноты трепетали в зажимах.
— Ты девчонка Джессе?
— Ха, — откликнулась одна женщина у стойки. Прижав бокал ко лбу, она катала его взад-вперед. — Вот умора!
— Это на углу Реблинг и Второй, — подсказала я.
— Я тебе что, агент по недвижимости? — Он швырнул мне пригоршню ключей с цветными пластмассовыми бирками.
— Эй, не пугай ее, — встряла вторая.
Они не слишком походили на сестер, но обе были мясистые, груди и плечи у них поднимались из топов на бретельках, как фигуры на носу корабля. Одна была блондинка, другая — брюнетка, а когда я присмотрелась, то поняла, что платья у них определенно одинаковые. Они вполголоса перебрасывались только им двоим понятными шуточками.
И как я собираюсь тут выжить? Кому-то придется измениться — либо им, либо мне. Я нашла ключи с биркой «Реблинг 220». Бармен нырнул под прилавок.
— Большое спасибо, сэр, — сказала я в пустоту.
— О, не за что, мэм. — Он снова вынырнул и теперь строил мне глазки.
Открыв банку пива, он пальцем приподнял усы и провел по ним языком, все это время не сводя с меня глаз.
— О’кей. — Я попятилась. — Ну, может, я еще зайду… Ну… вроде как… выпить.
— Жду с распростертыми объятиями, — сказал он, поворачиваясь ко мне спиной. Но вонь с собой не забрал.
Уже выходя на палящий зной, я услышала, как одна женщина говорит другой:
— Ох ты боже мой! — А потом бармену: — Гребаный район уже не тот.
Сладкое. Гранулированный, истолченный, коричневый, тягучий, как мед или патока, — сахар. Обволакивающий небо молочный сахар — лактоза. Когда-то, когда мы были дикими варварами, сахар нас пьянил, — первый наркотик, которого мы жаждали и по которому томились. Мы его приручили, рафинировали, но сок из персика еще хлещет, поднимаясь, как вода из забитой ливневки…
